— А почему ты отца все время по имени зовешь? — прицепился к словам Олег.

— До этого еще доберемся. Когда мне было почти одиннадцать лет, дед умер. Ему к тому времени хорошо за девяносто было, так что умер просто в постели после болезни. И так мать ему почти три года жизни подарила, больше не смогла — сердце сильно износилось. А дальше начался цирк. Усадьба наша стояла на клановой земле и принадлежала не лично деду, а клану. Остальное имущество наше вдруг тоже клановым оказалось. Еще и со счетами какие-то заморочки стряслись, мол, деньги снять только наследник сможет, когда в полные лета войдет.

— Морозовы?

— Они, но не совсем. Бывшая невеста Николая постаралась. Это я потом уже узнал окольными путями, когда попытался в этой истории разобраться. Бросься мать в ноги к главе клана, тот бы, может, и помог, хотя бы в память о деде, но она не стала. На это, видимо, расчет и был. Так и оказались мы с братом в училище, а потом наши пути разошлись. Дальше ты примерно знаешь. Как тебе сглаженная версия?

— То есть ты что-то недоговариваешь?

— В рамках общеизвестного варианта — не очень. Но есть некоторые подробности, которые я опустил. Например, что Николай — тот еще негодяй был. И только папина тень его и прикрывала, пока он свои художества выделывал, слишком многим по любимым мозолям потоптался. И если б не смылся на Кавказ — жить бы ему считаные дни оставалось; удивительно, что там не достали. И из армии он не сам ушел, а чуть ли не с позором выгнали. А еще, что к деду он ехал, вполне вероятно, разводиться, если не похуже. И невесту свою бывшую морозовскую он еще до Кавказа оскорбить успел, так что разрыв помолвки был только формальным поводом для изгнания из клана. Вот и прикинь, стоит ли такое родство афишировать, если его выходки до сих пор многие помнят.

— Сглаженная версия мне нравилась больше, — комментирует мои откровения Олег.

— Мне тоже.

Заказанный ужин подоспел как раз к окончанию рассказа, так что перерыв весьма кстати. На сытый желудок историю продолжать не хочется, но Земеля требует:

— Ты сказал, есть еще версии.

— Есть еще официальная. Кстати, первая — тоже вполне официальная: если надо, я ее всеми бумагами подтвердить могу.

— И в чем подвох?

— В том, что бьют не по паспорту, а по морде.

Пилоты уже как-то слышали от меня этот бородатый в прежнем мире анекдот, так что объяснять не требуется.

— И что не так с твоей мордой? Лицом то есть?

— Посмотри сам. — Из панки с документами, хранившимися во избежание ненужного любопытства Задунайских в Олеговых вещах, извлекаю две фотографии. На одной — Николай Васильев, на другой — Павел Потемкин.

— Это твой отец, тут и гадать нечего, а это кто? — вертит в руках Земеля снимок Николая.

— А это Николай Васильев. — Полюбовавшись на недоуменное выражение лица Земели, подтверждаю: — Да-да, тот самый, сын Елизара Андреевича.

— Не понял… а это тогда?.. — кивок на фото моей взрослой копии.

— Как ты сам сказал — мой отец.

— ?..

— В автобусе, который ехал в Рязань, было две Дарьи: одна — бывшая Диндиля, которую при крещении так назвали, другая — моя мать. Может, и еще были, имя-то распространенное, но нам они неинтересны. И так случилось, что в момент аварии Митька оказался на руках у абсолютно посторонней девушки, и у нее же — сумочка с документами. Никакой мистики — просто помогала перепеленать, вот и вызвалась подержать. Так и вылетела в окно с чужим ребенком и бумагами, а Николай и Диндиля погибли.

— И ты хочешь сказать, что женщин перепутали? Ерунда какая-то…

— Автобус загорелся, осень сухая была — лес вокруг тоже вспыхнул. Так что многие тела сильно обезображены были, в закрытых гробах потом хоронили. Диндилю дед до этого в глаза не видел, волосы у матери подгорели, сама она чумазая, босая. Зато в Митьку от шока вцепилась и на Дарью отзывалась. Еще и документы все целы, хоть и помяты сильно. Так что когда Елизара Андреевича вызвали, все уверены были, что это его невестка.

— И бывший глава Тайной канцелярии ни о чем не догадался?.. — с заметным сарказмом интересуется Земеля.

— Эй-эй, полегче! Догадался, конечно; это в больнице, куда пострадавшие попали, разбираться не стали. Если б не гибель сына, он бы наверняка сразу же понял, а так только после похорон неправильность уловил. Это мне мать так рассказала, сама она вообще от шока три дня молчала, не в себе была. Женщин в доме не было, всего трое слуг из ветеранов его обслуживали, так что осталась мать при Митьке нянькой. Дальше все как в старой истории, за исключением того, что мать он удочерил, когда мне лет шесть было, а меня ввел в род по всем правилам.

— То есть мать твоя не невестка ему, а приемная дочь, получается? Погоди, в бумагах было написано, что она Дарья Дамировна, а ведь тогда она Дарья Елизаровна должна быть?

— Глазастый! При удочерении в таком возрасте отчество не обязательно менять. Хотя она вообще не Дамировна, а Ивановна — чистокровная русская. Зачем это деду надо было — не спрашивай, я до сих пор не во всем разобрался.

— А кто твой отец?

— Нет у меня отца. До недавнего времени Николая Васильева отцом считал, а Митьку — родным братом.

— А это? — жест в сторону снимка.

— А это — отдельная песня… Вполне возможно, именно из-за него меня Задунайский и пригласил.

— Что, известная личность?

— Павел Александрович Потемкин собственной персоной.

Олег изумленно присвистывает, потом берет в руки снимок и сравнивает с моей физиономией.

— Надо же, одно лицо. Действительно, с таким родственником выдавать себя за внука Васильева-Морозова как-то…

— Нормально. Причем, заметь, я себя не выдаю, а являюсь им по факту. Документы об удочерении у матери имеются, есть записи в гражданских и церковных книгах, есть свидетели. — Не уверен, что Гришка подтвердит, если что, факт удочерения, но в том, что он знал, почти не сомневаюсь. Раз мать видела его у деда, когда училась, значит, еще тогда эта история завязалась.

— А третья версия?

— А третья версия — это копия второй, но с дополнениями, похожими на правду. Причем все дополнения — это исключительно мои домыслы, особых фактов у меня нет.

— Озвучишь, раз начал?

— Озвучу, куда денусь. Только сказочка еще загадочнее, чем предыдущие, получится, — вздыхаю, делая паузу перед последним, самым неприятным рассказом.

— Начну издалека. Есть такой городок, Коломна, аккурат между Москвой и Рязанью расположен. И вот туда-то и прибыл семнадцать лет назад молодой князь Потемкин знакомиться с будущей женой. А совсем юной девушке Даше страшно любопытно было посмотреть на наследника клана. Посмотрела. Результат сидит перед тобой. Если учитывать, что Павлу в тот момент двадцать шесть было, а Даше — семнадцать, то, как все происходило, надеюсь, объяснять не надо? — Земеля молча мотает головой. — Родители девушки сделать ничего обидчику не могли, а позора не хотели, поэтому отсекли дочь от рода и отправили подальше, в Рязань, к родственникам. Какими соображениями они руководствовались — сказать не могу, меня, как понимаешь, еще на свете не было. Мне и это-то нанятые люди раскопали с трудом, мать всего раз про Коломну обмолвилась, когда я маленьким был. Автобус, как я уже рассказывал, попал в аварию и сгорел, а неопознанный женский труп передали родителям, те похоронили и забыли. — На этом месте делаю перерыв, давая собеседнику переварить предысторию.

— Дальше все без изменений: мать — в няньках у Дмитрия, я — на подходе. Примерно в три-четыре года у меня начались выбросы силы. Вот тут-то дедуля и заинтересовался, кто мой отец. Про то, что у матери источник нестандартный, он и раньше знал, ей вдобавок к обычному светлому треугольнику огонь достался и молния капелюшку. — Олег удивленно вскидывается. Про то, что моя мать — лекарь от бога, уши я прожужжать всем успел, а вот про темную часть источника не упоминал ни разу. — У меня, ты видел, есть полный набор, просто светлый дар гораздо мощнее. Глава Тайной канцелярии, хоть и бывший, — это не я, ему мать раскололась быстро. Это мне пришлось угадывать папашку, благо добрые люди помогли. — Мой черед кивать на снимок. — Дальше ты знаешь: мать удочерили, а я стал Васильевым.