— Еще раз обращу ваше внимание: можно, но очень пристально вглядываясь! К примеру, в контрольной группе, не знавшей о цели поездки, ни один выстрелы не заметил! — повторно уточнил Артем Игоревич.

— Поняли уже! Что еще?

— Его пилоты действительно монстры, ко мне относились исключительно как к балласту. Открыто не высказывали, но намеки были, хотя по-человечески ничего против меня не имели. И, кстати, одного из них я с трудом, но узнал — Алексей Шалманов, с Вениамином учился в свое время.

— Это не тот ли, который Волкова уполовинил?

— Он самый. После трибунала пропал на несколько лет, а вот теперь объявился.

— Интересный факт… — задумчиво протянул князь.

— С простыми бойцами я пообщался, там тоже много интересного всплыло. Сам Егор на контакт упорно не идет — возможно, затаил обиду за то утро, надо было как-то по-другому проверку устроить.

— Сам знаешь, все в спешке делали. Твоя же инициатива была! — Ельнин, который как раз активно возражал против подобного сценария, молча проглотил несправедливый упрек. Иногда старый князь становился удивительно твердолобым в своем нежелании признавать допущенные им промахи.

— Так что там всплыло? — Глазами извинившись за отца, Кирилл Александрович призвал продолжить.

— О, на самом деле кое-что любопытное выяснил: парень сотрудничает с ПГБ! Причем настолько плотно, что, когда бывший хозяин и руководитель «Кистеня» вляпался в одно грязное дело, грозившее им как минимум потерей лицензии, безопасники их полностью прикрыли. Если добавить к этому, что несправедливо уволенных у нас опять же активно вербует одно ведомство…

— То есть ты считаешь, что вся эта лавочка является вывеской для каких-то дел Приказа?

— Фактов достаточно, и те, что есть, наводят на размышления.

— Хо-хо-хо! Интересный поворот дела… А Потемкины тогда как?

— Хотите мое мнение?

— Ну высказывай.

— Я думаю, парень вообще не по нашу душу, а подсадная утка для Потемкиных. Он, может, даже не их кровей или очень дальний родич, а сходства добились пластикой, слишком уж оно напоказ. Не зря же он, имея аттестат, опять пошел в гимназию, где их дочь учится! Еще и прикрытие какое шикарное нашли — Ярцевы! Я наводил справки — младший Ярцев всю жизнь затворником прожил, его никто до этого года не видел, так что и здесь есть варианты. Хотя прошение Лев Романович лично в гимназию подавал, и с директором сам беседовал. И оба гимназиста действительно жили несколько дней в его квартире.

— А нам тогда с чего помог?

— Так чем не вариант: не получится с гимназией — рано или поздно через ваши связи подберется. Сами же говорите, парень хорош, можете ведь вы ему посодействовать! И то, что от родства отказывается, тоже ни о чем не говорит… Сейчас отказывается, потом мнение изменит — мало ли как жизнь повернется… Тут, похоже, интрига на года складывается. Еще не стоит отбрасывать, что у Сергея Модестовича с Милославским с самого начала отношения не заладились, а к нашей семье претензий у ПГБ нет.

— И все равно не сходится: кто бы ему позволил при таком раскладе жизнью рисковать?

— А когда он ею рисковал? В особняке? Об этом мы только с его слов знаем. При штурме — так вы сами все видели, опасность минимальной для них была. И, кстати, здесь они сами себя переиграли — о такой дыре в защите МБК вряд ли простые пилоты могли знать. Я, например, не знал.

Кирилл Александрович поднялся и стал неторопливо мерить шагами кабинет; Ельнину пришлось даже посторониться, чтобы освободить любимую траекторию начальника.

— А непротиворечивая тогда картинка складывается, однако… Значит, все-таки Милославскому нужно сказать спасибо… — Придя к какому-то выводу, мужчина остановился, оперся руками на стол и продолжил: — Не самый худший вариант, с Потемкиными сложнее бы вышло. Предлагаю сделать так…

ГЛАВА 9

И вот, внезапно(!), мы с Борькой опять идем в школу! Зайдя в вестибюль, полный галдящих школьников, Черный оглядел всю картину как-то по-новому:

— Теперь я понимаю, почему тебе с нами трудно!

— Не так уж и трудно на самом деле. Но вот переключаться иногда бывает тяжело, сам теперь чувствуешь. Одно радует — такие события редко происходят… — отвечаю, слегка кривя душой: за последний год моей жизни не одно, так другое на голову валится.

— Боря, где ты был? Я звонила-звонила, никто не отвечает! — налетает на Бориса вихрь по имени Люда. — А когда дозвонилась, кто-то сказал, что уехали по делам! Боря! Так же нельзя! Я волновалась!

Сцена обрастает зрителями, Черный пытается вставить хоть слово, но тщетно, староста вошла в раж:

— Я чуть с ума не сошла за эти дни! А тут еще ходят слухи, что у Задунайских что-то случилось! Знаешь, как я переживала за тебя! Вдруг ты с Егором где не надо оказался! Вы же с ними общаетесь! — Справедливые, в общем-то, упреки адресату не нравятся. А еще больше ему не нравится, что выяснение происходит на людях: для Бориса, вынужденного всегда держать эмоции в узде, это тяжкое испытание.

— Люда, я потом тебе расскажу! — Черный осторожно пробует свернуть несвоевременный разговор.

— Боря! Люда! — пытаюсь помочь товарищу. — Скоро звонок, надо идти.

— А ты тут не командуй! — отмахивается от меня Борькина пассия. — Сами разберемся!

— Люда! — слегка повышает голос гаситель. — Давай все потом!

— Что потом?!

— Все потом!!!

— Ах так! Значит, меня на потом?! — И распсиховавшаяся девчонка, расталкивая зрителей, уносится в глубь здания, оставляя нас в недоумении смотреть ей вслед.

— Люда!!! — опомнившись, бросается за ней Борис. — Люда, подожди!

Оставшись в одиночестве, медленно бреду к лестнице. Переключаться с собственных проблем на школьные действительно тяжело: новизна стерлась, первый энтузиазм прошел. Наблюдать привилегированных гимназистов в естественной среде обитания откровенно поднадоело — я абсолютно не врал, когда говорил, что одаренные — примерно до тридцатника, плюс-минус, — гораздо инфантильнее обычных людей. А наложите на это еще гормоны и первую любовь, смешайте с изначально неравноправным положением и желанием выделиться — и получите тот дурдом, что почти каждый день на протяжении вот уже месяца я имею радость наблюдать.

Короче, одолел меня бич русского человека — сплин. Или депрессия, кому как больше нравится. То ли гибель Игрека и Гальки так сказалась — все-таки до этого потерь среди личного состава «Кистеня» не было, несмотря на рисковую работу. А с Никитой я за сентябрь часто пересекался — жил он у нас на базе, так что нередко виделись.

То ли осень в Питере такая, что потосковать и выпить тянет. А может, просто устал… Даже загадкой китайских сестричек не тянет заниматься — пустил все на самотек. Про прошлые неразгаданные тайны тоже думать лень.

И вроде скучать некогда — куча дел, но вот школа эта… бесит!

Найдя виновника несвойственной мне хандры, даже взбодрился. А собственно… посещаемость гимназии в моем случае никто не контролирует, справок никаких не требуется. Конспекты… да спишу: одним больше, одним меньше — роли уже не играет. Да и не пофиг ли мне это сейчас?

Приняв решение, резко разворачиваюсь и энергично топаю в обратном направлении. По пути удачно выцепляю из потока спешащих на занятия детей отличника-заучку:

— Артур, не в службу, а в дружбу!

— Чего тебе?

— Передай Черному записку, а?

— А сам?

— А у меня дела образовались срочные.

— Ага, считай, что поверил! Не жалко ярцевских денег-то? — делает он попытку пристыдить меня, а заодно демонстрирует, что выбранная легенда вовсю действует, раз дошла даже до него.

— Абсолютно не жалко! — говорю истинную правду, которую, как известно, произносить легко и приятно.

— Смотри, Васин, преподы на экзамене лютовать будут! Они потом по пропущенным темам допвопросы спецом задают!

— Прорвусь!

Царапаю на листочке несколько успокаивающих слов для Борьки, передаю с Быковым и вырываюсь на волю. По улицам молотит дождь, ветер швыряет мне потоки воды в лицо, а я впервые за долгое время чувствую себя свободным!