— Вася! Ты читать умеешь? «Э-пи-леп-си-я»!!!

— Док! Ты ж нормальный человек, ты меня лично зашивал три раза! Какая на хрен эпилепсия! Да я слов-то таких длинных в жизни не знал, а ты мне в карту эту дрянь пишешь!

— Не-э-эт, Василь! Это не я тебе пишу! Это тебе столичные справочку выписали! Ты, милый друг, какого хрена собачьего там на земельку прилечь умудрился, да так, что тебя потом в больничке неделю держали, а? — обычно интеллигентно выражавшийся доктор Павлинкин после совместно распитого коньяка слегка ослабил контроль за языком.

— Вот… щенок! Отомстил, сучий потрох! Так и знал, что с ним одни проблемы будут! — начал ругаться Рогов.

— Это ты про бегунка своего?

— Про него, родимого! Про кого ж еще?! Эх!.. Док, ты же свой! Скажи, что мне делать, а?

— В общем, Василь, там история такая: Муромский — это главный у питерских по медицине — сначала считал, что все так и было, как ты рассказываешь. Похвалился, что запросто подвиги этого мальчишки повторит, а дошло до дела — и что-то не срослось у него. То ли дара не хватает, то ли мозгов. Мне коллеги столичные рассказали, что обделался он там перед Милославским по полной. Вот «на радостях» и влепил тебе диагноз в карту.

— Вот… ушлепок! — Ругать столичное начальство было приятно, но бессмысленно: вписанный диагноз от этого не менялся.

— Слабо сказано: его там в управлении все тихо ненавидят, надеялись, что после такого слетит, но как-то вывернулся. Пить еще будешь? — неожиданно перешел к насущному Юрий Алексеевич.

— Мы ж допили уже все?.. — кивнул на пустую коньячную бутылку Рогов.

— У меня спирт есть.

— Наливай!

В процедурной, приспособленной под нужды народа (в лице Рогова и Павлинкина), отчетливо запахло чистым этанолом.

— И с мальчишкой этим дело темное получается. Он — то ли ценный свидетель, то ли еще кто, но трогать его категорически нельзя! — Для пущего понимания Док даже пригрозил капитану пальцем. — Но вот если ты частным порядком стрясешь у него, как он это сделал, то, во-первых, справку эту липовую отзовут обратно, а во-вторых, мало того что тебя восстановят во всех должностях, так еще и наградят чем-нибудь. И будь уверен, награда там немалая будет!

— С чего бы это?..

— А с того, милый друг, что знания такие нашим — тем, кто в поле, — очень пригодились бы! Не все ж, как ты, полный ноль по дару.

— Но-но, у меня целых десять УЕ!

— То-то они тебе помогли!.. — Павлинкин закинул в рот отрезанный скальпелем кусочек колбаски, прожевал, смакуя, и продолжил: — Мальчишка, по слухам, в Москву вернулся, надумаешь — адрес найду, да ты и сам можешь найти, дело наверняка еще в архив не сдали. Выспросишь у него технику — вернешься в опергруппу, нет — останешься бумажки перебирать до конца жизни. В общем, думай сам. Но управление в эти дела нельзя вмешивать никаким боком, все только частным образом!

— Хреново… — Последние капли спирта перекочевали в стакан Рогова, так что непонятно было, к чему относился его возглас — к окончанию попойки или к ситуации в целом.

— Хреново, — повторил капитан, закинув стопку, — я этому гаденышу по башке капитально пробил, да еще всю дорогу до Питера запугивал. А он ничего так, крепкий, зубами только скрипел, а под конец вон как мне выдал…

— Ну голову его я сам лечил и точно могу сказать: к моменту перевозки там и шрамов почти не осталось. Но так у вас пока счет «один-один»: ты ему башку сломал, а он тебе — карьеру. Только у него уже все зажило, а тебе еще побегать придется.

ГЛАВА 5

Как и любой пилот МБК, Григорий Осмолкин был крупным накачанным мужчиной весом порядка ста кэгэ. В снаряженном состоянии вес меха мог достигать полутора центнеров и даже больше, поэтому дохляков в таких частях просто не водилось, ведь от повреждений начинка могла отказать, и пилот мог остаться один на один с громоздкими неудобными доспехами, из которых требовалось хотя бы самостоятельно выбраться, а в идеале — продолжить в них бой. За годы инвалидности Гришка, конечно, подрастерял форму, но по ощущениям, последнее время усиленно тренировался, так что слабаком не был по определению. Но это ему не помогло, потому что и я последние полгода не сидел сложа руки.

Да, мой вес пока еще не перевалил за отметку семьдесят кило, но я и развивал другое — источник и техники. Всего лишь легкий импульс жизни в мышцы позволял добиться усиления, которое и не снилось обычным тяжелоатлетам или боксерам, а воздух, который на самом деле имел к нормальному воздуху очень опосредованное отношение, давал просто питерское преимущество. Способность манипулировать потоками в пределах 10–50 метров вокруг себя не поддавалась никакому логическому объяснению, но тем не менее присутствовала в моем арсенале.

Порядком поднадоевшая маска умненького, целеустремленного, но слегка наивного мальчика слетела с меня в одно мгновение. И теперь уже гвардеец хрипел в моей хватке, прижатый за шею к стене.

— Что. Это. Такое?!

— Схх… От… пус… ти… — только и смог просипеть синеющими губами Григорий, обеими руками вцепившись в мои пальцы.

Поняв, что переборщил, ослабляю захват, вернув мужчине способность дышать.

— Я! Спросил!

— Твое задание… — проскрипел Осмолкин.

— Григорий, это не задание, это хрень!!!

— Это не моя идея. Я пытался отговорить его, но он уже все решил.

Он, почтительно выделенный даже слабым, скрипучим голосом Гришки, — это, видимо, предыдущий царь-батюшка, которого я немного того…

— Что за дурацкая идея? — окончательно отпускаю гвардейца.

— Не такая уж и дурацкая… — обиженно бубнит Григорий, растирая пострадавшую глотку, — это ты про другие варианты еще не знаешь.

— Что, детский сад, вторая группа?

Окинув меня злым взглядом, мужчина делает попытку отлипнуть от стены, но тут же прислоняется обратно: я его не только придушил, но и порядочно впечатал в нее. Целительная волна придает ему сил, но благодарности не дожидаюсь, хотя, по правде, и не жду, это было бы странно, учитывая, что в его состоянии виноват тоже я. И вообще требовать признательности от человека, которого я собираюсь в недалеком будущем хладнокровно убить, — верх цинизма.

— Тебе бы точно не понравилось, — саркастически отвечает на заданный вопрос куратор.

— Даже больше, чем сейчас?

— О! Поверь, были там и такие. Подробности тебе знать необязательно. Так что «первое сентября, в школу идти пора…» — фальшиво напел он достаточно известную здесь песенку, не отказав себе в возможности поиздеваться.

Н-да… Действительно, других вариантов не знаю, так что придется поверить на слово. Если подумать, то сам номер школы говорит о том, что ученички там будут непростые, наверняка в этом все дело.

— И какое задание?

— Ты сначала проучись хоть сколько-нибудь! Твоим аттестатом там только подтереться и выкинуть.

— Что-то еще?

— Это все. Бумаги просмотри только внимательно, есть небольшие изменения в биографии.

— То есть? — настораживаюсь.

— Посмотришь сам. Самое главное — Елизару Андреевичу ты теперь не внук, а просто жил неподалеку; есть и еще пара мелочей. Ничего серьезного, урона твоей чести не будет! И относись проще, это всего на год, а товарищами твоими по учебе сплошь именитые дети будут. Глядишь, и еще полезные знакомства завяжешь!

Забавно, я его за язык не тянул, он сам про честь проговорился, похоже, другие варианты действительно были хуже. Только в таком виде план не годится, с новшествами в биографии я для такой школы рылом не вышел, сразу кучу подозрений вызову. А провести целый учебный год в сплошных проверках на прочность — никаких нервов не хватит.

Пролистав для верности бумаги, убеждаюсь в правильности выводов.

— Не пойдет! Тогда зачисляйте Бориса Черного туда же!

— С чего бы это?

— Без Бориса не пойду! — набычившись, упорствую я.

— А как же задание? Никто тебя в монастырь на аудиенцию не приглашал, сам пришел и вызвался!