— Свои собственные. Черный — урожденный Ярцев, я при нем.

— Ярцевы? Это которые строители? — быстро соображает одноклассник.

Приятель кивает.

— Сергей Гагарин, — представляется главный красавчик и протягивает Борису руку, которую тот аккуратно жмет, не снимая традиционных перчаток.

— Не знаю, как у вас в Москве, но в Петербурге воспитанные люди снимают перчатки, прежде чем здороваться, — презрительно замечает клановый, теряя к нам интерес.

— Некоторые особенности… Боря, сними, и пожми Сергею руку нормально, — голосом выделяю слово, а пока Борис стягивает перчарсу, оборачиваюсь к остальным: — Долго объяснять, проще один раз показать.

Повторное рукопожатие сгоняет румянец со щек здорового парня и даже заставляет пошатнуться. Вряд ли Борис так много взял, да и даром наш собеседник не обижен, скорее это он от неожиданности.

— Ого! Понял. Осознал. Претензий не имею! — выносит он вердикт. — Ты такой же? — переводит взгляд на меня.

— Нет, я вполне обычный.

С некоторой опаской он обменивается рукопожатием и со мной, ради прикола бросаю ему бодрящую волну. Парень слегка расширяет глаза, но никак не комментирует.

— Александр Поляков-Гагарин, Вадим Горячев, — представляет он своих товарищей. Ритуал знакомства идет своим чередом, больше к Бориным перчаткам никто не придирается.

Упомянутые перчатки оказались очень непростым, а еще жутко дорогим и специализированным предметом гардероба. Кожа на них пропитана каким-то изолирующим составом, дающим слабую защиту при случайном прикосновении. Основная защита — это собственный контроль гасителя, который тот держит даже во сне, но остальным так спокойнее. Если б приятель захотел, то Гагарин и при повторном касании ничего не почувствовал бы, но требовалось раз и навсегда показать всем, с кем имеют дело.

После мачо приходит черед ботанов.

— Наконец-то и нашего полку прибыло! А то в прошлом году двое ушли, зато трех девчонок приняли, совсем в бабьем царстве оказались!

На удивление низкорослый и щуплый для одаренного, Юрий Щелоков оказывается из рода, ходящего под Юсуповыми. И, несмотря на браваду, слова про баб он произносит заговорщицким шепотом, так, чтоб не услышали у окна.

— Что в этом плохого? Смотри, какая красота! — кидаю взгляд на солнечную сторону класса, где девчонки обступили Ларису Морозову и, судя по непрекращающемуся щебету, наперебой просвещают новенькую. Форменные пиджаки и юбки вроде бы должны прикрывать все стратегически важные места, но мастерство портных, по желанию заказчиц, умудрилось превратить простую одежду в шедевры обольщения, не отступив от стандартов гимназии. А моя фантазия успешно дорисовывает все скрытое.

— Ну будь моя фамилия Гагарин и внешность вроде вашей, я бы не жаловался. А так, только и слышу: «Ю-юрчи-ик, а ты задачку дашь списать?» — Мальчишка так забавно тянет гласные, изображая томный голос явно известной остальным барышни, что обступившая нас мужская часть класса дружно грохает хохотом, включая упомянутого Гагарина.

— А тебе бы хотелось, чтоб она таким же голосом говорила: «Ю-юрчи-ик, давай на свидание сходим?» — отсмеявшись, спрашивает Сергей, гораздо менее удачно пародируя пока еще незнакомую нам одноклассницу. — Ты хоть знаешь, куда в нашем городе девушку сводить можно?

— А что, библиотека не прокатит? — с изрядной долей наигранного ужаса и самоиронии спрашивает Юра.

Одноклассники опять смеются. Похоже, поторопился я записывать парня в ботаны: с чувством юмора у него все в порядке, даже Борис расслабился и улыбается вместе со всеми.

Виктор Родин и Максим Толокнов — из свободных родов наподобие Ярцевых. Несмотря на более представительную внешность, они теряются на фоне шебутного Щелокова, так что успеваем узнать только имена.

Перерыв небольшой, времени только-только хватает переброситься с одноклассниками парой фраз. До оставшегося парня в аккуратном, но явно не новом костюме очередь не доходит, но у нас впереди целый год.

Вторая часть пары не запомнилась ничем особенным. Много надежд я возлагал на избрание старосты — по моим представлениям, это должно быть весело, но ничего подобного не произошло: должность оказалась давно и прочно занята какой-то Людой Марцевой из неизвестного мне рода. Хорошенькая девчонка сразу же после звонка узурпировала наше внимание, лишив возможности продолжить общение с новыми знакомыми:

— Новенькие! Попрошу никуда не уходить и подождать меня!

— Так-так!.. Люда — это надолго. Сочувствую вам, но против власти не попру. Увидимся в понедельник! — кивает нам на прощанье Гагарин и исчезает за дверями вместе со свитой. Следом за ним тянутся остальные, один только Юра вьется вокруг старосты, пока она не берет его за шиворот и не выдворяет за дверь. Даже мне видно, что упрись Щелоков чуть посильнее — фокус бы не удался, но этот шут, наоборот, свешивает голову, закатив глаза и высунув язык, и двигается семенящими шажками, создавая ощущение, что Люда несет его на выход как куклу. Да уж, поведение детей аристократов я абсолютно точно представлял себе не таким. Уходящие последними девчонки окидывают нас заинтересованными взглядами и хихикают, вгоняя в краску стеснительного Бориса.

Наконец в классе остаемся только мы, троица новеньких, и староста. После продолжительного допроса под запись (во внушительного вида ежедневник), собираемся линять, но опять не тут-то было:

— Каждый год специально для вновь поступивших устраивается экскурсия по нашей гимназии. Здание старое, имеет свою историю, а некоторые ходы так запутаны, что легко можно заблудиться. Я провожу вас к началу, — объясняет девушка нашу задержку.

Под конвоем Людмилы отправляемся в холл, где потихоньку собирается толпа восьмиклассников, в которой мелькает темно-русая макушка моей новой проблемы. Мозг плавится в попытках найти выход. Обида, какой бы надуманной ни была, нанесена Задунайской в общественном месте, следовательно, и извинения требуется приносить публично. А теперь задачка: как при толпе народа сказать Машке, что она дура, да еще так, чтоб она не обиделась еще больше, и при этом не выставить ее дурой перед остальными? А еще дополним: желательно и самому не выставить себя полным придурком. Теорема Ферма, на мой взгляд, попроще будет.

Взгляд в распахнутое окно рождает идею.

— Люда, а сколько времени до начала?

— Минут пятнадцать, — посмотрев на часы, отвечает староста.

— Успею! Боря, держи! — вручаю растерянному приятелю портфель и выпрыгиваю в окно, сопровождаемый испуганным вскриком девчонок. Воздух не подводит, и я благополучно приземляюсь прямо на тротуар среди отпрянувших прохожих. Со всех ног несусь к примеченному цветочному магазинчику, махнув рукой удивленным одноклассникам, выглядывающим из покинутого мной окна.

— Скромный букет для девочки четырнадцати лет, в качестве извинений, не подруге, а просто хорошей знакомой. Очень быстро! — единым махом выпаливаю продавщице. Боря прав, такие дела надо поручать профессионалам, самому это не выучить, да и нет никакого желания забивать голову подобной ерундой.

Без единого слова, не прекращая держать фирменную улыбку, девушка начинает надергивать из вазонов какие-то листики, веточки, цветочки и травинки, компонуя их в небольшую корзиночку. На мой взгляд, все выглядело достаточно невзрачно, лично мне привычнее крупные и яркие цветы, но лезть под руку специалисту со своим даже не дилетантским мнением не стал. Украсив получившуюся композицию ленточками и бантиками, цветочница протянула мне результат.

— Сколько?

— Пятьдесят рублей, господин гимназист.

Мысленно присвистываю: злополучные гладиолусы, купленные тоже в весьма приличном магазине, стоили червонец. Дороговато, однако, обходятся мне Машкины заскоки. Но если уж пошла такая пьянка, надо и испуганным девчонкам отдариться.

— Еще пару цветов для одноклассниц, без оформления.

— Пару?

— Да, их две.

Расторопная девушка протягивает мне еще два цветка, названия которых даже не пытаюсь запомнить.